Пожиратель мух - Страница 35

К оглавлению

Андрей снова икнул. Потом его рука коснулась промежности, взгляд немного прояснился, и мальчик густо покраснел.

– Я, кажется, обоссался, – проговорил он.

– Да хрен с ним! – сказал Сергей. Он нервничал не на шутку. – Отстираешься потом. Куда нам идти, не знаешь?

– Нет. Ты же местный.

– Толку-то! Я в этом лесу не был никогда… Надо подумать.

– Блин, Серега, думай быстрее! Мне кажется, это опять идет, – Виктор втянул носом воздух, наполненный запахом земли.

– Нет, – прохныкал Андрей, – не надо, пожалуйста! Пацаны, побежали отсюда!

– Куда?!

Сергей протянул руку:

– Вон туда. Там, вроде, просвет…

Не тратя больше времени на разговоры, ребята, поддерживая друг друга, побрели туда, где, как показалось Сергею, деревья росли не так плотно. О том чтобы бежать, не могло быть и речи – ноги еле держали, а головы кружились так, будто они только слезли с какой-то сумасшедшей карусели. Хотя за возможность припустить на всех парах каждый из них, не задумываясь, отдал бы душу.

Новый порыв ветра настиг их, когда они уже были в десяти шагах от спасительной опушки. Туча влажных, покрытых грязью и какой-то слизью бурых листьев налетела на мальчиков, как стая взбесившихся птиц.

– Сейчас опять жахнет! – завопил Андрей, делая отчаянную попытку пуститься бегом, но ноги подогнулись, и он рухнул бы на землю, если бы Сергей с Виктором вовремя не подхватили его под руки.

– Не успеем! – крикнул Виктор. – Не успеем, пацаны, держитесь!

И тут Сергей сделал единственное, что мог сделать в эту минуту, единственное, что подсказывала ему интуиция – запел. И это спасло им жизнь. Голос дрожал от страха и напряжения, мотива не было и в помине, – скорее просто выкрикивание рифмованных строчек, – и все же следующий удар оказался не таким сокрушительным. Все трое устояли на ногах, и только у Андрея снова пошла носом кровь. Но он даже не обратил на это внимания. Вторя Сергею, он выкрикивал слова песни с выражением лица и интонациями, с которыми религиозные фанатики исполняют псалмы, столкнувшись с тем, что они считают ересью.

Так, вопя и поддерживая друг друга, они выкатились из леса. И замерли, не веря глазам. Не желая им верить. Впервые в жизни они испытали самое настоящее отчаяние. Темное, мутное, абсолютно беспросветное отчаяние.

То, что они приняли за край леса, оказалось крошечной поляной, шагов десяти в диаметре, окруженной частоколом высохших, почерневших, словно от пожара, сосен. Поляну истертым ковром покрывала грязно-серая жиденькая травка, в проплешинах виднелась черная отливающая ядовитым маслянистым блеском земля. От нее поднимался легкий, еле заметный, парок. В самом центре поляны возвышался небольшой холмик, поросший чем-то вроде лишайника темно-бурого цвета. Лишайник, как осьминог, охватывал длинными мохнатыми щупальцами бугорок земли, а одно из них обвилось вокруг деревянного креста, косо торчащего из холмика.

Пение оборвалось. Мальчики округлившимися глазами смотрели на поляну, перестав даже дышать. Картина, открывшаяся их взору, настолько не вязалась с тем, что они когда-либо видели, что первые несколько секунд они не могли понять, где находятся и как здесь очутились. Они просто стояли на самой границе поляны, не касаясь даже носками кед черной жирной земли, и таращились на покрытую лишайником могилу, чувствуя, как ноги и руки покрываются гусиной кожей.

Сначала никто из них не понял, чем так привлек внимание лишайник. Он просто притягивал взгляд, как притягивает его любое уродство, далеко выходящее за рамки нормы. Было в нем что-то отвратительное, чудовищно неправильное, но в то же время не настолько явное, чтобы сразу это заметить, как, скажем, матерящийся кактус. Мозг никак не мог уложить картинку, получаемую от зрительных нервов, в рамки привычных представлений о мире.

И только когда солнце на секунду выглянуло из-за облаков, залив ярким золотистым светом поляну, и сделав лишайник из темно-бурого рыжим, Сергей взвизгнул, как получившая хорошего пинка собачонка:

– Он шевелится! Мох, мох на могиле шевелится! Что б я сдох, он живой, вы видели? Он шевелится!

Но прошло еще несколько долгих мгновений, прежде чем Виктор произнес фразу, которая подвела своеобразную черту под тем днем. Это были последние слова, которые дошли до сознания мальчиков. Все остальное утонуло во мраке.

– Н-нет, – дрожащими губами сказал Виктор, – это не мох. Это шевелится земля.

Словно в ответ, опутанный лишайником могильный крест чуть накренился, и с холмика скатился крошечный комочек земли.

Глава 5

Виктор втянул в себя свежий ночной воздух с легким привкусом дыма, и зашелся в кашле. Из глаз брызнули слезы – легкие взорвались болью. Наверное, нечто похожее испытывает младенец, делая первый вдох. Продолжая кашлять, Виктор встал на четвереньки и сплюнул густую мокроту. На какой-то миг показалось, что вместе с нею он выкашляет и легкие. Выкашляет к чертям собачьим два съежившихся обугленных кусочка собственной плоти.

Из подвала донесся резкий хлопок и звон стекла. От неожиданности Виктор вздрогнул, и тут же зашелся в новом приступе кашля.

«Банки! – подумал он, пытаясь удержать легкие на месте, отведенном им природой. – Банки взрываются. Успокойся, дружище, это всего лишь Колины припасы, мать их».

Тут же в голову пришла мысль, что один черт – эти банки с огурцами, помидорами, кабачками и прочими дарами природы, заботливо закатанные где-нибудь месяц назад, Коле уже не понадобятся. Никогда. Интересно, о чем думала его жена, стерилизуя эти банки и запихивая в них листья хрена? Уж всяко не о том, что они будут салютовать мертвому хозяину дома. Почетный овощной караул, дающий прощальный залп. Виктор мрачно усмехнулся. А ведь банки могли дать салют и в честь него. Если уж совсем честно – он был на волосок от этого. На волосок от не слишком приятной смерти и клоунского салюта.