Пожиратель мух - Страница 45

И все-таки он попробовал этого толстяка…

Теперь приходится спешить, чтобы не упустить этих двух. Сучку он отдаст целиком ей, пусть жрет. Ему женское мясо не по вкусу. Оно хоть и мягче мужского, но имеет неприятный запах и привкус. А вот мужское… Немного жесткое, но восхитительно вкусное. И этого хитреца, сумевшего все-таки выбраться из паутины, он обязательно попробует на зуб. Обязательно. Ну, а то что останется (если останется), он тоже скормит ей.

Только бы успеть. Только бы не дать им добраться до деревни и закрыться в доме. Тогда будет трудненько их оттуда достать. Испуганные мухи – это осторожные и хитрые твари. С ними не так просто, как с глупыми сучками вроде той рыжей. Если они ускользнут, ему снова придется голодать. День, два, три, а может и больше… О, нет, он больше не хочет испытывать это чувство, когда голод грызет тебя изнутри, как здоровенная крыса. Все, что угодно, только не это. Он терпел эту кошмарную крысу почти полвека. Полвека она терзала его, резвилась внутри, полосуя длинными острыми клыками его потроха. Наконец, эта паскуда успокоилась. И он не хотел, чтобы она снова проснулась. Это было бы слишком… слишком жестоко. Да, жестоко.

Поэтому нужно спешить. Перехватить их на дороге. Не дать забиться в нору, откуда их надо будет выманивать. Он уже упустил так одну муху. Поганую, хитрющую, изворотливую муху. Она сумела-таки сбежать от него и запереться в доме. Мерзкая тварь сидит там уже много дней и никак, никакими силами ее не вытащить из норы. Сидит и смеется над ним. Гнусно хихикает, считая что ей удалось одолеть его. Ничего, пусть пока повеселится. Придет и ее час. Может быть, он съест ее последней, чтобы дать ей возможность почувствовать, каково это – остаться одной в вымершей деревне, когда рядом, за стеной дома ее поджидает он. Но это потом. Потом. Сначала нужно поймать тех двоих. Поймать, пока они не поняли до конца, с кем столкнулись. Поймать, пока страх не сделал их слишком уж осторожными.

Он шел широким размашистым шагом, не разбирая дороги, с треском продираясь напрямик сквозь кусты и буреломы. Руки в брезентовых перчатках, под которыми на изъеденные червями кости медленно нарастала новая плоть, были глубоко засунуты в карманы дождевика. Он был похож на грибника, потерявшего где-то корзинку и спешащего ее найти, чтобы вернуться домой к ужину. Он уже чувствовал, как внутри начинает ворочаться просыпающаяся крыса, и это чувство гнало его все быстрее вперед, к дороге, ведущей на базу.

* * *

Катя кинулась Виктору на шею, рыдая и что-то бормоча. Бормотание то и дело прерывалось судорожными всхлипами. Ее всю трясло. Виктор попытался успокоить девушку, но горло перехватило, и он смог издать только сдавленный писк, в котором не было ничего утешительного.

Некоторое время они стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова. Наконец, Виктор отстранился:

– Катя, как ты? Цела? Не ранена?

Девушка замотала головой. Она понемногу успокаивалась, но слезы все равно продолжали бежать по щекам.

– Ну, слава богу! Что с Андреем?

Ответом ему был новый взрыв рыданий. Виктор похолодел. Да, он допускал мысль, что Андрей мертв. После того, что он увидел на этой базе, допустить можно было любую мысль. Но одно дело предполагать и совсем другое – знать наверняка.

Катя всхлипнула и отступила на шаг.

– Прости, – сказала она. – Разревелась, как дурочка… Андрюша мертв, Витя. Этот урод… Ну, которого мы подвозили… Он… – она сделала над собой усилие, чтобы снова не зарыдать. – Поехали, поехали отсюда быстрее, пожалуйста!

– Успокойся, Катюша, – Виктор положил ей руку на плечо. – Понимаю, звучит глупо, но сейчас нужно успокоиться. Хотя бы чуть-чуть. Подыши немного. Ты уверена, что Андрей…

Катя кивнула.

– Черт! Вот ведь сучий потрох!.. Извини…

– Витенька, я тебя очень прошу, поехали… Мне страшно. Он наверняка где-то поблизости, – Катю передернуло. – Господи, я чувствую, что он рядом. Поехали быстрее!

Она почти кричала. Виктор посмотрел на ее искаженное от страха лицо, лихорадочно блестящие глаза и понял, что разговаривать сейчас бесполезно. Она вне себя от ужаса. И к тому же у него самого вдруг появилось неприятное ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Он списывал это на нервное напряжение, но лучше было подстраховаться. Психа и так что-то давно не видно. Уже пора бы ему прибежать, посмотреть, что там случилось с домом.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся, Катюша. Садись в машину, – сказал он.

Дважды повторять не пришлось. Бросив испуганный взгляд на полыхающий дом, она обежала «девятку», распахнула дверцу и, поколебавшись секунду, села на сиденье, где совсем недавно сидел ее муж. Бывший, прости господи, муж.

Виктор положил руки на руль и ойкнул.

– Что с тобой? – спросила Катя, глядя на его забинтованные ладони.

– Барбекю, – ответил Виктор, поворачивая ключ в замке зажигания. – Барбекю, мать его…

Он посмотрел вперед, туда, где в кромешной темноте исчезала дорога, выбегая из освещенных пожаром ворот базы. Ему снова вспомнился стишок Петчена. Иди же сюда, дитя…

Кожа на спине покрылась мурашками. Незамысловатое стихотворение, способное напугать разве что ребенка, сейчас как нельзя лучше отражало мрачную реальность. Да, там, у дороги, в самом темном уголке леса, действительно притаилось чудовище. Жуткий монстр в человеческом облике.

Ржавые ворота показались Виктору воротами в ад. Не в лубочную христианскую преисподнюю со сковородами и мельтешащими чертями, а в настоящий ад, где царит подлинное зло – бесстрастное, бессмысленное и беспощадное, лишенное какой-бы то ни было доступной пониманию формы. Он подумал, что, пожалуй, настоящий ад наверняка должен быть именно таким – сгусток тьмы с притаившимся в ней монстром. И грешник обречен вечность идти по темному лесу, каждый миг ожидая услышать рядом утробный рев чудовища.