Пожиратель мух - Страница 78

Он будто снова был там, в двух шагах от спасительного, как ему казалось, дома. Захлебывающийся лай псов, пляшущие огоньки факелов в сумерках, торжествующие крики людей, почуявших близкую расправу… И он был один, совсем один против этой обезумевшей кровожадной толпы. Они выследили его, как дикого опасного зверя. Выследили и загнали в ловушку, из которой не было выхода. Да, как зверя… Даже хуже. Опасного хищника просто убивают выстрелом в сердце. Его не загоняют острыми кольями в собственную берлогу, чтобы потом сжечь живьем. А с ним поступили именно так. Они прекрасно знали, что он жив, когда поджигали дом. Каким же кошмарным был звук, когда они подперли бревном снаружи дверь! Как будто заколотили гвоздь в крышку гроба. А потом сквозь щели начал просачиваться горький дым, из-за которого грудь раздирал кашель. И стало очень горячо, очень горячо, ОЧЕНЬ ГОРЯЧО!

Он глухо зарычал, заново переживая ту адскую боль. В ушах стоял чей-то истерический крик: «Занялось, занялось!» В нос ударил запах горелого мяса и жира. Его мяса. Его плоти, чернеющей и разваливающейся прямо на глазах… Показалось, что он рассыпается в прах. Волосы превращаются в пепел, лоскутами сползает обуглившаяся кожа и жир темной зловонной массой, шкворча, стекает по обнажившимся мышцам…

«Нет! – прозвучал в голове повелительный, но немного испуганный голос. Ее голос. – Остановись. Остановись, пока не поздно. Это прошлое. Оно не имеет над тобой власти! Не думай о нем!»

Боль схлынула. Стены горящего дома растаяли. Его снова окружал ночной лес, такой сырой, такой холодный. Да, прошлое не должно иметь над ним власти. Она права – нельзя давать воли воспоминаниям. Иногда они оказываются слишком болезненными. Нужно думать о мухах. О том, что совсем скоро он доберется до них. Теперь им негде укрыться. Как только пожар стихнет, он пойдет туда. И сможет, наконец, утолить голод. Но только тогда, когда угаснет огонь. Пусть прошлое не имеет власти, но страх… Страх не так-то просто вытравить из себя. Пережитый однажды предсмертный ужас не сбросишь с души, как старое пальто. В тот вечер страх намертво прикипел к нему, как жир прикипел к доскам пола. И не нужно будить этого зверя. Лучше немного подождать. Совсем немного…

Он стоял неподвижно, засунув руки в карманы и низко надвинув на лицо капюшон. Стоял, не сводя глаза с горящей деревни. И если бы кто-нибудь внимательно посмотрел в этот мутноватый, с изрезанным красными прожилками белком, глаз, он увидел бы в нем дьявольский голод. Но на самом дне этого голодного взгляда трепыхалось, как мотылек в паутине, еще что-то… Что-то, очень похожее на страх.

* * *

– Слава богу, он, кажется, приходит в себя, – сказала Катя.

– Да, вижу.

Они только что наложили жгут. Не очень умело, но достаточно плотно, чтобы кровотечение уменьшилось. Полностью остановить его не удалось, и Виктор полагал, что в таких условиях это вообще невозможно. Даже будь на их месте первоклассный хирург. Автомобильная аптечка не рассчитана на огнестрельные раны, разворотившие человека к чертям собачьим.

– Больно, – прошептал Сергей.

Он лежал на заднем сиденье «девятки». В ногах примостилась Катя с открытой аптечкой на коленях. С другой стороны Виктор поддерживал его голову, лихорадочно соображая, что теперь делать.

– Потерпи, Серега, потерпи немного… Катя, в бардачке анальгин. Дай сюда.

– Сколько?

– Понятия не имею… Давай всю упаковку. Надеюсь, этого хватит.

– Господи, как же мне больно!

– Сейчас, Серега, сейчас. Потерпи немного. Скоро станет полегче…

Кто-то тронул его за плечо. Виктор обернулся. Позади стоял старый учитель. Лицо изменилось до неузнаваемости, треснувшее стекло очков вывалилось из оправы и теперь в полумраке казалось, что старик носит диковинный монокль.

– Что вам надо? – устало спросил Виктор.

– Мы должны уезжать отсюда. Как можно быстрее. Нельзя тут оставаться, поймите вы, – старик говорил так, будто рот у него был набит горячей картошкой.

Слов было почти не разобрать, приходилось догадываться. И Виктор со смешанным чувством сострадания и злорадства подумал, что челюсть у старика болит здорово.

– Заткнитесь, а? – сказал он. – Просто заткнитесь и ждите. А еще лучше посмотрите сюда. Это ведь ваших рук дело.

– Я думал, что это Прохор… Правда, я не хотел попасть в вашего друга.

– Да пошел ты…

– Витя, вот таблетки, – Катя протянула упаковку анальгина.

Виктор выдавил пять белых кругляшков на ладонь.

– Воды бы нужно… Там в багажнике есть пиво. Катюша достань, а? – он немного подумал и добавил: – И виски тоже давай.

– Ему нельзя пить, – прогундосил старик.

– Виски для меня. А таблетки все равно нужно чем-то запивать. Пусть будет пиво.

Сергей застонал и попытался поднять голову.

– Витя… Витька… Это ты?

– Да, Серега, я. Сейчас дам тебе обезболивающее, подожди чуть-чуть.

– Что со мной, Витек?

– Тебя ранили.

– Боже мой! Как? Когда? Кто? Что же это такое?

Виктор взял протянутую Катей бутылку «Туборга» и сорвал крышку. Крышка весело свистнула, и теплое пиво, пенясь, вырвалось из бутылки, заливая руки. Смешавшись с кровью, оно закапало на резиновый коврик, и Виктору показалось, что он сейчас расплачется. Этот бодрый свист крышки, когда он дернул за пластиковое колечко, этот густой хлебный запах пива, теплая пена, стекающая с пальцев… Все настолько не вязалось с ситуацией, что либо одно, либо другое должно было оказаться сном. Ночным кошмаром, в котором, однако, никто по-настоящему не умирает. Но боль в затылке и ладонях, свинцовая усталость, тяжесть ружья за спиной – все было пугающе реальным. И умирающий на заднем сиденье автомобиля друг – тоже реальность, несмотря на жизнерадостный свист пивной крышки.